Путешествие к поребрику

Конкуренция между двумя российскими столицами существовала всегда. Точнее, с того момента, как Пётр Великий решил среди гнилых болот и балтийского тумана воздвигнуть собственный Версаль на зависть современникам и восхищение потомству.

В Советском Союзе существовал целый ряд городов и мест, которые мечтал посетить практически каждый гражданин. Знаменитые курорты входили в обязательную программу вне зависимости от социального статуса. Красная площадь, мавзолей, крейсер «Аврора», шалаш в Разливе, дом-музей Ульяновых в одноимённом городе были канонизированы официальной пропагандой. Но были ещё и индивидуальные предпочтения...

Москве и не снилось

– Поездка в Ленинград считалась в середине 70-х чем-то вроде обязательного паломничества для каждого культурного человека, – вспоминает рязанский художник Евгений Сташкевич. – Именно в эти годы за городом на Неве утвердилось неофициальное имя – Питер. Был в этом лёгкий душок фрондёрства, который мог себе позволить советский интеллигент. И вообще, мода на всё «питерское» считалась признаком особого интеллектуального изыска. В общежитии Строгановки (Московское высшее художественно-промышленное училище им. В.П. Строганова – Авт.), где я в те годы учился, было особым шиком, подражая коренным ленинградцам, называть бордюр поребриком, а подъезд – парадной. И хотя многие из нас в то время ещё ни разу не прогуливались по Невскому, противопоставлять европейскую архитектуру Монферрана и Растрелли купеческой архитектуре Москвы было, как бы сегодня сказали, модным трендом для творческой интеллигенции...

На самом деле Монферраном и поребриком дело не ограничивалось. Ленинградская поэзия, театр, литература, как несколько позже и питомцы ленинградского рок-клуба, были для нас примерами советского нонконформизма. Конечно, в строго ограниченных рамках. Первые «квартирники», кафе «Сайгон», где собирались хиппи и прочие неформалы, выставки абстракционистов в подвалах на Лиговке – всё это официальной Москве и не снилось.

– К сожалению, за всей этой шумихой многое терялось, – размышляет Николай Плотников, рязанский скульптор, работающий сегодня в Петербурге. – У меня был знакомый художник-абстракционист, родившийся и выросший в Ленинграде, который ни разу не был в Русском музее. Что, впрочем, не мешало ему утверждать, что передвижники – это «отстой», а Малевич и Кандинский – единственные гуру современного искусства. На самом деле город Пушкина и Достоевского прекрасен независимо от модных течений и идеологических установок. Просто фактом существования своих улиц и площадей…

Академик Лихачёв как-то сказал, что каждый, родившийся в Петербурге, получает прививку против пошлости на всю оставшуюся жизнь. Разумеется, есть в этом утверждении известная доля преувеличения. Хотя, признаюсь честно, спорить с мудрым академиком не хочется…

Прибалтийские комплексы

Однако оставим на время город поребриков. Тем более что посещением Эрмитажа и Петропавловской крепости культурный туризм для советского человека не ограничивался.

– Прибалтика… Это для нас была почти заграница, – вспоминает рязанская учительница Ольга Беленкова. – В 70-х муж работал на приборном заводе, и тамошний профком раз в год обязательно организовывал поездку в Таллин, Вильнюс или Ригу… Естественно, очень привлекала возможность приобрести европейский дефицит, но лично для меня это было не главным. Просто побродить по средневековым улочкам, услышать орган в Домском соборе, своими глазами увидеть картины Чюрлёниса… Впечатлений хватало надолго. Хотя и неприятно поражало многое. Например, «особое» отношение местных жителей...

Думаю, для всех, кто бывал в Прибалтике в советскую эпоху, понятно, о чём говорит Ольга Беленкова. Комплекс национальной обиды присутствовал во всех прибалтийских республиках. Где-то в большей, где-то в меньшей степени… Очень часто, задав вопрос на русском языке в общественном транспорте или в магазине, можно было нарваться, в лучшем случае, на ледяное «не понимаю», а в худшем – на откровенное хамство. И всё же поездка в одну из прибалтийских столиц или летний отдых на Рижском взморье котировались значительно выше, чем, к примеру, посещение достопримечательностей Золотого кольца или даже санаторное лечение в Гаграх или Ессентуках.

К Толстому на велосипеде

Михайловское, Ясная Поляна, Тарханы… Пушкин, Толстой, Лермонтов. Мемориальные музеи-заповедники. Культовые места поклонников русской классической литературы. Конечно, и сюда ездили по профсоюзным путёвкам и для галочки в биографии «каждого культурного человека». Но была здесь и особая аура, атмосфера, эффект присутствия. Именно «была», потому что сегодня в том же Михайловском вы вряд ли встретите супружеские пары врачей или инженеров, пришедшие пешком из Пскова или Питера, для того чтобы просто подышать воздухом пушкинских мест... И дело тут, пожалуй, не только в том, что на смену легендарному директору Семёну Гейченко, ежемесячно отдававшему половину зарплаты на нужды музея-заповедника, пришло поколение «эффективных менеджеров». В конце концов, во всём мире мемориальные музеи приносят прибыль, и в этом нет ничего зазорного. Люди изменились… Объяснить перемены лишь коммерческим подходом проще всего.

– Пешком от Рязани до Михайловского мы, конечно, не ходили, – улыбается студент рязанского пединститута образца 70-х Леонид Красин. – Но на велосипедах в Ясную Поляну ездили. И не потому, что денег на другой вид транспорта не хватало. В то время на студенческую стипендию вполне можно было купить путёвку и поехать на экскурсионном автобусе. Стоило это удовольствие, если мне не изменяет память, чуть больше пяти рублей, вместе с проживанием и питанием на местной турбазе. Но нам казалось, что к Толстому и Пушкину нужно добираться именно таким способом. Сегодня это кажется смешным, но тогда хотелось открывать в хрестоматийных именах что-то своё, неизвестное по школьной программе. И, надо сказать, что чаще всего ожидания оправдывались. Во всяком случае, наше первое велосипедное посещение Ясной Поляны перевернуло моё представление о «великом старце»...

Буквально на днях автор этих строк вернулся из Питера. Теперь это уже совсем другой, малознакомый мне город. И дело тут не в архитектурных изменениях. На месте знаменитого «Сайгона», куда забегали отогреться среди своих Иосиф Бродский и Иннокентий Смоктуновский, Сергей Довлатов и Михаил Шемякин, стоит респектабельный отель «Редиссон». А знаменитая «Котлетная» на Моховой превратилась в «Пиццу Хат». Новое время, иные культовые герои… Но остались Эрмитаж и Мойка. И по-прежнему разводят мосты и по вечерам зажигают огни на ростральных колоннах. Просто Питер нашей молодости повзрослел ещё на три поколения. И, возможно, какой-то сегодняшний мальчишка ранним утром в первый раз выйдет с Московского вокзала на Невский проспект и не сможет сдержать слёз восхищения. И уже новый Петербург войдёт в его жизнь навсегда, чтобы он мог вновь и вновь возвращаться в это волшебное пространство между небом и Невой...

ЦИТАТА: Сергей Довлатов, писатель:
«Я не знаю, что бы со мной случилось, не будь в моей жизни этого удивительного города. Здесь можно быть кем угодно – даже дворники и бомжи в Питере могут процитировать стихи Батюшкова и раннюю прозу Достоевского. Что уж говорить о нашей братии, художниках и поэтах… Одна девушка, например, мне всю ночь читала наизусть отрывки из «Улисса». Где вы ещё такое встретите?»